Оцеола, вождь семинолов - Страница 22

К оглавлению

22

Я уже говорил, что мы с сестрой были еще слишком молоды, чтобы разделять предубеждения привилегированных слоев и рас. Однако это было не совсем верно. Хотя и смутно, но я уже, по-видимому, чувствовал, что, дружа с молодыми индейцами, мы поступаем нехорошо. Иначе что бы еще могло омрачать мое настроение? Мне казалось, что это чувство разделяет со мной и Виргиния. Нам обоим было как-то не по себе, а между тем мы ничего не говорили друг другу. Я опасался, что мои мысли станут известны хотя бы даже моей сестре, а она, без сомнения, также неохотно согласилась бы поведать мне свои тайны.

К чему могла бы привести эта юная любовь, если бы ей предоставили свободно развиваться? Погасла ли бы она сама собой, или пережила бы момент пресыщения и измены, или, наконец, перешла бы в вечную привязанность? Кто знает, как дальше расцветало бы это чувство, если бы ничто не прервало его? Но ему не суждено было расцветать беспрепятственно.

Наша дружба оборвалась совершенно внезапно. Ни сестра, ни я ни разу не проговорились о нашем знакомстве ни отцу, ни матери, хотя мы не прибегали ни к каким уловкам, чтобы скрыть нашу тайну. Обычно мы во всем советовались с ними. Если бы они спросили нас, куда мы так часто уходим, мы сказали бы правду. Но никому и в голову не приходило удивляться нашим отлучкам, и мы сами не отдавали себе ясного отчета в их значении. Я уходил охотиться, и это было вполне естественно. Немного удивляло родителей то, что Виргиния очень полюбила прогулки в лесу и часто сопровождала меня. Но скоро они к этому привыкли, и мы свободно уходили из дому, пропадали надолго и возвращались, и никто ни о чем нас не спрашивал. Я уже сказал, что мы и не думали скрывать тех, кто были нашими спутниками в странствованиях по диким лесам, но это не совсем верно. Самое наше молчание было своеобразной хитростью. Мы втайне чувствовали, что поступаем нехорошо и что наше поведение не может быть одобрено родителями. Иначе зачем бы мы старались сохранить это в тайне?

Итак, нашему безмятежному блаженству не суждено было вечно продолжаться, ему совершенно неожиданно пришел конец.

Однажды мы все четверо были на острове. После охоты Пауэлл и я вернулись к сестрам и болтали с ними. Одновременно мы разговаривали и взглядами на немом языке любви. Кроме глаз Маюми, я не замечал ничего, что делалось вокруг. Я не замечал, что сестра и молодой индеец обмениваются такими же взглядами. В эту минуту для меня, кроме улыбки Маюми, не существовало ничего на свете…

Но нашлись глаза, которые следили за нами, которые подметили наши взгляды, слова и движения. Внезапно наши собаки вскочили и с рычанием бросились в чащу. Хруст ветвей возвестил нам о том, что близко люди. Собаки перестали рычать и, виляя хвостами, повернули обратно. Значит, это были знакомые, друзья… Кто же это?

Из-за деревьев показались отец и мать. При их появлении Виргиния и я вскочили, объятые страхом. Мы предчувствовали что-то зловещее. Несомненно, мы сознавали, что поступаем неправильно. И отец и мать — оба нахмурились и казались раздраженными и сердитыми. Мать первая подошла к нам, ее губы были презрительно сжаты. Она гордилась своим происхождением еще больше, чем потомки Рэнгольфов.

— Что это такое? — воскликнула она. — Мои дети в обществе индейцев!

Пауэлл встал, но ничего не ответил. В его взгляде отразились его чувства. Он безошибочно понял намек.

Гордо взглянув на моих родителей, он кивком приказал сестре следовать за собой и удалился вместе с нею. Виргиния и я словно лишились дара речи и не посмели даже сказать друзьям ни одного слова на прощанье. Мы пошли за родителями к их лодке. В ней, кроме негров-гребцов, оказались и оба Ринггольда — отец и сын.

Виргиния поехала вместе с родителями. Я возвращался домой один в своей лодке. Когда челнок метиса входил в устье маленькой речки, я оглянулся и увидел, что индеец и его сестра тоже смотрят на меня. Они не спускали с меня глаз, но я не осмелился послать им прощальный привет, хотя на сердце у меня было тяжело от предчувствия, что мы расстаемся надолго… может быть, навсегда.

Увы! Предчувствие не обмануло меня. Через три дня я уже ехал на далекий север, в военное училище в Уэст-Пойнте. А Виргинию отправили в одну из женских школ, какие есть почти в каждом городе Северных штатов. Много, много времени прошло, прежде чем мы снова увидели родную Страну Цветов…

Глава XVII
УЭСТ-ПОЙНТ

Военное училище в Уэст-Пойнте — одно из лучших учебных заведений в Соединенных Штатах. Ни руководители государства, ни отцы церкви не властны над ним. Там преподаются подлинные знания, и они должны быть усвоены, иначе грозит исключение. Окончивший это училище выходит оттуда образованным человеком, однако отнюдь не похожим на оксфордского или кембриджского попугая, бойко болтающего на мертвых языках, знающего все стихотворные ритмы и размеры, механического виршеплета идиллических строф. Нет, окончивший Уэст-Пойнт основательно знает живые иностранные языки. Овладев основами науки, он не пренебрегает искусством, и в то же время он — ботаник, чертежник, геолог, астроном, инженер, солдат — все, что хотите! Короче говоря, он — человек, способный занимать высшие должности в государстве, способный руководить и командовать и при этом способный к повиновению и точному выполнению порученного дела.

Если бы я даже и не имел особой склонности к наукам, то в этом училище я не мог бы позволить себе отлынивать от ученья. В Уэст-Пойнте нет отстающих и «тупиц», и там не благоволят к знатным или богатым. Даже сын президента был бы исключен из училища, если бы он плохо учился. Под страхом исключения, под угрозой позора я поневоле сделался усердным учеником и со временем выдвинулся в первые ряды кадетов.

22