Оцеола, вождь семинолов - Страница 97

К оглавлению

97

Я больше не мог сдерживать свои чувства. Рыдания душили меня. Я бросился на землю, обнял мать и целовал холодные, немые губы той, которая дала мне жизнь.

Глава LXXIV
ПОГОНЯ ПО СЛЕДУ

Горе мое не знало пределов. Воспоминание о холодности матери и особенно о том, как мы с ней расстались, еще больше увеличивало мои страдания. Если бы мы простились так же, как в прошлые годы, мне было бы легче переносить свое горе. Но нет, ее последние слова, обращенные ко мне, дышали упреком, почти гневом, и эти воспоминания наполняли мое сердце неизъяснимой горечью. Я отдал бы все на свете, лишь бы она могла узнать, что я помню о ней одно только светлое, радостное и хорошее. Я отдал бы все на свете, лишь бы она могла услышать одно только слово, знать, с какою радостью я простил бы ее…

Моя несчастная мать! Я не помнил ничего дурного. Ее недостатки были так незначительны. Единственной ее слабостью было тщеславие, что, впрочем, характерно для всех людей ее круга. Но теперь я не помнил этого. Я помнил только ее многочисленные достоинства, помнил, что она — моя мать. Только теперь я понял, как я ее любил!

Но было некогда предаваться отчаянию. Где искать сестру? Я вскочил на ноги и в волнении начал расспрашивать всех, кто стоял кругом. Люди знаками указали мне на лес. Я понял: ее похитили индейцы.

До сих пор я не питал враждебных чувств к краснокожим. Напротив, я, скорее, стоял на их стороне и даже испытывал к ним что-то похожее на дружбу. Я знал, как несправедливо к ним относились белые, и все, что индейцы претерпели от них. Я знал, что в конце концов индейцы будут побеждены и им придется покориться, и, вспоминая об их бедствиях, испытывал к ним жалость.

Но эти чувства сменились теперь совершенно другими. Облик убитой матери вызвал в моей душе мгновенный переворот. Симпатия к индейцам превратилась в острую ненависть. Кровь матери взывала к отмщению, и я поклялся отомстить.

Я был не одинок. Старый Хикмэн, его товарищ Уэзерфорд, также охотник, и человек пятьдесят соседей обещали мне свою помощь и поддержку.

Больше всех мысль о возмездии волновала Черного Джека. Его тоже постигло горе: Виолу не могли нигде найти — очевидно, ее увели вместе с остальными слугами. Многие из них, может быть, ушли даже добровольно. Но, во всяком случае, никого из слуг не осталось. Плантация и ее население были уничтожены. Я превратился в бездомного сироту. У меня не было ни матери, ни крова.

Но не стоило терять время на бесполезные жалобы и сетования, нужно было немедленно приступить к действиям. Явились вооруженные соседи, и уже через несколько минут была организована погоня.

Мне и моим спутникам достали свежих лошадей. Наскоро закусив чем попало, мы пустились отыскивать следы индейцев. Эти следы было нетрудно обнаружить, так как дикари ехали верхом. Они переплыли через реку на индейскую сторону, немного выше по течению. Без колебания мы последовали за ними.

Я прекрасно помнил это место. Именно здесь я переправлялся через реку два месяца назад, выслеживая Оцеолу. Это была та самая тропинка, которую избрал тогда Оцеола… Я с горечью задумался. Было все труднее различать следы, и мы двигались вперед все медленнее и медленнее. Возникали естественные вопросы: видел ли кто-нибудь дикарей? К какому племени они принадлежат? Кто был их вождь?

Двое добровольцев из нашего отряда, спрятавшись около дороги, видели, как индейцы проскакали мимо них, увозя с собой пленниц — мою сестру Виолу и других девушек с плантации. Индейцы сидели на лошадях и крепко держали пленниц. Негры шли пешком. Они не были связаны и, казалось, шли добровольно. Индейцы принадлежали к племени Красные Палки, и ими предводительствовал Оцеола.

Трудно даже описать впечатление, произведенное на меня этими словами. Они причинили мне острую боль. Я все время сомневался в справедливости этого свидетельства. Я решил не верить ему, пока сам не добуду неопровержимых доказательств. Оцеола! Нет, он не мог совершить подобную гнусность! Не мог! Очевидцы, должно быть, ошиблись. Они видели индейцев еще до рассвета, темнота могла обмануть их. В последнее время все, что совершали индейцы — каждый налет, каждый грабеж, — все приписывалось Оцеоле. Оцеола был везде. Нет, он не мог быть здесь!

Но кто же были эти два свидетеля? Я с удивлением узнал их имена: Спенс и Уильямс. Еще с большим изумлением узнал я, что они также присоединились к тем, кто вместе со мной отправился в погоню за индейцами. Но еще более странным казалось мне отсутствие Аренса Ринггольда. Он был на пожаре и, как рассказывали мне, громче всех орал и грозил, что отомстит. Но теперь он скрылся. Во всяком случае, он не примкнул к отряду, преследовавшему индейцев.

Я подозвал Уильямса и Спенса и стал их подробно расспрашивать. Они подтвердили свое показание. Они признались, что видели индейцев, возвращавшихся после кровавой резни, в темноте ночи. Они не могли утверждать с уверенностью, были ли это воины из племени Красные Палки или из племени Длинное Болото. Им показалось, что это были Красные Палки. Что касается вождя, то сомнений не было: их вел сам Оцеола. Они узнали его по трем страусовым перьям в головном уборе, которые отличали его от других воинов.

Свидетели говорили убедительно. Что за смысл был им обманывать меня? Не все ли им равно, кто был вождем разбойничьей шайки убийц — Оцеола, Коа-хаджо или даже сам Онопа? Их слова привели меня к убеждению, которое подкрепили и другие обстоятельства, к глубокому горестному убеждению: убийца моей матери, который сжег мой дом и увел сестру в жестокий плен, — не кто иной, как Оцеола!

97