Оцеола, вождь семинолов - Страница 96


К оглавлению

96

Товарищи обратили внимание на мое мрачное настроение и хоть грубовато, но добродушно старались меня развеселить. Однако это им не удалось. Свинцовая тяжесть лежала у меня на сердце. Мне почему-то казалось, что дома не все благополучно. Увы, предчувствие не обмануло меня. Случилось нечто худшее, чем все то, чего я опасался. Новость, которую я услышал, не была известием о свадьбе сестры. Я узнал о смерти матери и, что еще страшнее, ничего не мог узнать о дальнейшей судьбе Виргинии.

На пути домой меня встретил посланец из дому, который и сообщил мне эту ужасную весть.

Индейцы напали на поселок, или, скорее, на мою собственную плантацию, ибо они ограничились только ею. Мать и дядя пали под ударами их ножей. А сестра, сестра? Ее похитили!

Дальше я не стал слушать, я вонзил шпоры в бока измученной лошади и галопом помчался вперед, как человек, внезапно охваченный безумием.

Глава LXXIII
СТРАШНОЕ ЗРЕЛИЩЕ

Мой бешено мчавшийся конь вскоре вынес меня к границе нашей плантации; не останавливаясь и не давая ему передохнуть, я поскакал по лесной тропинке прямо к дому. Иногда на моем пути встречались загородки для скота, но умный конь легко преодолевал их, и мы мчались дальше.

Я встретил соседа, белого, идущего от дома. Он хотел было заговорить со мной — конечно, о катастрофе, — но я не остановился. Я уже слышал достаточно, мне оставалось теперь только увидеть все своими собственными глазами.

Мне был знаком каждый поворот тропинки, и я знал, откуда можно увидеть дом.

Я доскакал до этого места и взглянул. Боже милосердный! Дома не было! Ошеломленный, я остановил лошадь и напряженно всматривался в раскинувшийся передо мной ландшафт. Напрасно — дома не было! Неужели я сбился с дороги? Но нет, вот огромное тюльпановое дерево в конце тропинки. Дальше саванна, маисовые и индиговые плантации, еще дальше — поросшие лесом холмы вокруг бассейна, а дальше… дальше я уже не различал знакомых предметов.

Вся природа, казалось, изменилась. Приветливый дом с белыми стенами и зелеными ставнями исчез. Веранда, служебные постройки, хижины негров, даже изгородь — все исчезло! С того места, где они когда-то находились, поднимались густые клубы дыма и окутывали солнце, превращая его в багровый диск. Небо как бы нахмурилось при моем появлении.

После всего слышанного мне нетрудно было понять, что это значило. Сердце мое сжалось от боли и горестного изумления. Больше страдать я уже был не в силах.

Пришпорив коня, я поскакал через поля к месту разрушения.

Я увидел бродивших среди дыма людей — мне показалось, что их было около сотни. В их движениях не чувствовалось особого волнения: они или спокойно расхаживали, или сидели, развалясь, как равнодушные зрители. Никто и не пытался тушить пожар. Подъехав, я увидел языки пламени, смешавшиеся с дымом. Вокруг гарцевали всадники, стараясь поймать лошадей и коров, вырвавшихся из пылающей ограды. Вначале я не мог различить, кто были эти всадники.

Посланный сообщил, что разгром усадьбы произошел только что — сегодня на рассвете. Это все, что я успел услышать, когда ринулся вперед.

Было еще рано, со времени восхода солнца прошло не больше часа. Мы двигались вперед ночью, чтобы избежать дневной жары. Неужели варвары еще там? Неужели это индейцы? В зловещем огненном свете, в клубах дыма они гонялись за лошадьми и коровами, вероятно желая угнать их с собой.

Но нам было сообщено, что они ушли. Как иначе можно было бы узнать все подробности страшного происшествия — убийство моей матери, похищение моей бедной сестры? Как могли бы узнать обо всем этом, если бы индейцы были еще здесь?

Может быть, они удалились на время, а потом вернулись, чтобы забрать добычу и поджечь дом? На мгновение эта мысль мелькнула в моей голове.

Но она не заставила меня замедлить бег коня, я и не думал о том, чтобы натянуть поводья. Правая рука была у меня тоже занята — я крепко сжимал обеими руками заряженное ружье.

Меня охватила жажда мести. Я готов был ринуться в толпу дикарей и погибнуть в борьбе с ними. Я был не одинок: мой чернокожий слуга мчался за мной по пятам. За моей спиной раздавался топот его коня.

Мы подскакали к дымящимся развалинам. Здесь я убедился в своей ошибке. Меня окружили не индейцы, не враги, а друзья. Они встретили нас зловещим, сочувственным молчанием.


Я сошел с лошади. Все собрались вокруг меня, обмениваясь многозначительными взглядами. Никто не произнес ни слова. Всем было ясно, что рассказы излишни.

Я заговорил первым. Хриплым, еле слышным голосом я спросил: «Где?»

Вопрос мой сразу был понят — его ожидали. Один из соседей взял меня за руку и осторожно повел за собой мимо затухающего пожарища. Я машинально шел с ним рядом. Он молча указал мне на водоем. Здесь собралась еще более густая толпа. Люди стояли полукругом спиной ко мне и смотрели в одну точку. Я понял, что она лежала там.

При нашем приближении все молча расступились. Мой проводник провел меня через толпу. Я увидел тело матери. Рядом с ней лежали трупы дяди и нескольких негров — преданных слуг, отдавших жизнь за своих господина и госпожу.

Несчастную мать застрелили… Искололи ножом… Скальпировали… Обезобразили ее лицо…

Хотя я и был подготовлен к самому страшному, но я не мог вынести этого ужасного зрелища.

Бедная мама! Никогда больше эти остекленевшие глаза не улыбнутся мне… Никогда больше не услышу я слов нежности или упрека из этих бледных уст…

96